— Неизбежное?

— Расти, — зашептал Купер, — та сексуальная зависимость, которую мы с тобой ощущаем, прописана во всех учебниках по психологии. Это нормально для людей, вместе переживших кризис. Даже заложники и жертвы похищения иногда начинают чувствовать неестественную привязанность к своим мучителям.

— Я все это знаю. Это называется стокгольмский синдром. Но у нас-то все по-другому!

— Ты уверена? — Брови Купера скептически дрогнули. — Ребенок полюбит каждого, кем бы он ни был, если тот будет его кормить. Даже дикий зверь привяжется к тому, кто оставляет ему еду. Я заботился о тебе. Это было лишь проявлением человеческой природы, а ты просто придаешь всему слишком много значения…

В порыве внезапной ярости Расти оттолкнула его от себя. Волосы ее рассыпались ярким каскадом, глаза зажглись вызовом.

— Да как ты смеешь сводить все, что случилось между нами, к психологической болтовне! Все это чепуха! То, что я чувствую к тебе, — настоящее.

— А я никогда и не говорил, что это было ненастоящим. — Этот приступ гнева сильно возбуждал Лэндри. Вот такую, непослушную, дерзкую, он любил Расти еще больше. Он привлек ее к себе. — Мы притягиваем друг друга. — Рука Купера вновь по-хозяйски легла на грудь девушки, большой палец бесцеремонно дотронулся до ее соска.

Расти вмиг сникла, зашептав свое вечное слабое «не надо», которое он по привычке проигнорировал. Купер продолжал ласкать ее, она прикрыла глаза от наслаждения.

— Когда мы рядом, я становлюсь твердым, ты — сочной. И так, черт возьми, происходит каждый раз. Так случилось и в первый раз, когда мы положили глаз друг на друга, еще в самолете. Я ведь прав?

— Да, — признала Расти.

— Я так хотел тебя тогда, еще до того, как мы оторвались от земли!

— Но ты даже не улыбнулся мне, не заговорил со мной, не дал мне знак, чтобы я завела беседу первой.

— Все верно.

— Но почему? — Когда Купер так нежно ласкал ее, Расти теряла все свое благоразумие. Она отвела руку любимого в сторону. — Скажи мне почему.

— Все просто. Тогда я лишь догадывался о том, что теперь знаю наверняка: мы живем в разных мирах. И я не имею в виду географию.

— Я знаю, о чем ты говоришь. Считаешь меня глупой и поверхностной, совсем как те мои подруги, с которыми ты только что познакомился. А я не такая! — Девушка положила руки на предплечья Купера и серьезно посмотрела на него. — Сейчас они тоже меня раздражали. И знаешь почему? В них я увидела себя — такую, какой была раньше. И осуждала их точно так же, как ты — меня, когда мы в первый раз встретились. Но пожалуйста, будь терпим к ним. И ко мне. Это Беверли-Хиллз. Здесь все нереально. В этом городе я знаю каждый уголок, а хижина Гаврилова была для меня чем-то чуждым, словно другая планета, тем, что существует вне моего понимания. Но я изменилась. Это правда. Я больше не такая, как мои подруга.

— Ты никогда такой и не была, Расти. Я всегда так думал. А теперь знаю лучше. — Купер опять обхватил ее лицо ладонями. — Но это — жизнь, которую ты знаешь. И с этими людьми тебе по пути. Я так не могу. Не могу! Не стоит даже и пробовать. Не говоря уже о tow, что ты не сможешь стать частью моей жизни.

Уязвленная горькой правдой, которую Лэндри имел смелость озвучить, Расти в гневе отбросила его руки:

— Твоей жизни?! Какой еще жизни? Спрятанной ото всего остального мира? Одинокой и потерянной? Жизни, в которой ты прикрываешься своей горечью, как броней? И ты называешь это жизнью? Да, ты прав, Купер. Я не смогу жить вот так. Я не вынесу груза твоих разочарований на своих плечах, он просто не подъемный!

Нижняя губа Купера под усами превратилась в суровую ниточку. Расти знала, что задела его за живое, но победа в споре не радовала.

— Ну вот, ты и сама все сказала, — вздохнул Купер. — Именно это я и пытался донести до тебя. В постели все просто великолепно, но мы никогда не сможем быть вместе.

— Да потому что ты упрямый как осёл и не хочешь попробовать! Скажи, ты хоть когда-нибудь задумывался о компромиссе?

— Нет, Уволь меня от участия в этом представлении. — Он широко раскинул руки, словно стараясь охватить эту роскошную палату и все, что находилось за окном.

Расти нацелила на него карающий перст:

— Ты просто сноб!

— Сноб?

— Да, сноб. Ты пренебрежительно относишься к обществу, потому что мнишь себя выше серой массы. Лучше, порядочнее, праведнее всех — из-за той ужасной войны и плена. Ты полон презрения, потому что считаешь мир несправедливым. Спрятавшись на своей одинокой горе, ты играешь в Господа Бога, свысока взирая на всех нас — тех, кто имеет мужество терпимо относиться друг к другу, несмотря на все наши человеческие слабости.

— Нет, все совсем не так, — буквально вымучил из себя Купер.

— Не так? А разве это не ты — самоуверенный болван, убежденный в своей правоте и вечно критикующий других? Если в нашем мире все так несправедливо, как ты все время высмеиваешь, почему же не делаешь ничего, чтобы это изменить? Чего ты добиваешься, выбирая одиночество? Общество не отталкивало тебя. Это ты оттолкнул общество.

— Но я не покидал ее, пока она…

— Она?!!!

Лицо Купера вдруг очистилось от всех эмоций, в один миг став бесстрастным и гладким, как маска. Свет в его глазах потух, взгляд стал твердым, неумолимым.

Потрясенная, Расти схватилась за сердце, которое, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Выходит, причиной цинизма Купера была женщина. Кто? Когда? — сотни вопросов роились в сознании Расти. Она хотела засыпать ими Купера, но замерла, прикованная к месту его ледяным враждебным взглядом. Купер был в ярости на себя, на Расти. Она невольно возродила то, что давно было похоронено и забыто.

Пылкое сердце Расти яростно билось, качая но артериям ревность — такую же алую и густую, как кровь. Какая-то женщина оказала столь серьезное влияние на Купера, что изменила весь ход его жизни. Может быть, когда-то Лэндри был беззаботным веселым парнем — до встречи с этой неизвестной волчицей в человеческом обличье, терзавшей его своими когтями. Купер так долго не может избавиться от разочарования и горечи — должно быть, это была особенная женщина. Та, которая все еще влияет на его жизнь. Наверное, Купер любил ее без памяти?.. Расти вновь задавала себе множество мрачных вопросов, не находя ответов.

Такой мужчина, как Купер Лэндри, вряд ли смог бы долго обходиться без женщины. Расти не раз думала об этом и даже представляла себе, что все его связи наверняка были мимолетными — удовлетворение похоти, только и всего. Ей и в голову не приходило, что у Купера могли быть серьезные отношения. Но они были, и уход той женщины из его жизни был мучительным, болезненным,

— Кто она?

— Забудь об этом.

— Ты встретил ее еще до того, как отправился воевать во Вьетнам?

— Оставь это, Расти.

— Она что, вышла замуж, пока ты был в плену?

— Я же сказал: забудь!

— Ты любил ее?

— Послушай, она была неплоха в койке, но не так великолепна, как ты, поняла? Это ведь то, что тебя волнует, — сравнивал ли я вас двоих? Хорошо, давай разберемся. Она не была рыжеволосой, у нее не было твоего пламенного темперамента. Она была страстной, но не такой пылкой, как ты.

— Прекрати немедленно!

— Грудь у нее была побольше, но не такая чуткая к прикосновениям, как твоя. Соски? У нее больше и темнее. Бедра? Такие же гладкие, но не такие упругие и сильные, как твои. — Купер уставился на точку между сжатых ног Расти. — Ты способна выжать из мужика все соки, довести его до безумия.

Расти сжала губы, чтобы сдержать рвущиеся из груди рыдания от унижения и возмущения. Теперь Расти и Купер смотрели друг на друга с враждебностью — такой же откровенной и животной, как страсть, с которой они занимались любовью.

В эту кипящую, возбужденную атмосферу и вторгся — явно некстати — Билл Карлсон.

— Расти?

Девушка подскочила, услышав его голос.

— Отец! — отрывисто выдохнула она.

— Проходи… доброе утро. Это… — Горло Расти пересохло, а рука, которую она подняла, жестом показывая на возлюбленного, задрожала. — Это Купер Лэндри.